В обвинительном заключении значилось: «Будучи враждебно настроенной к ВКП (б) и Советской власти, на протяжении длительного времени ведёт контрреволюционную работу, организуя вокруг себя учащуюся молодёжь, прививая им антисоветские взгляды, противодействовала вступлению в комсомол, давала читать вредную для воспитания молодёжи литературу, устраивала вечера с выпивками. Квартиру Кох посещали учащиеся 9-10 классов средних школ, которые в данный момент из г. Коврова выбыли и находятся в разных городах СССР на учёбе в военных училищах. Кох, не порывая с ними связи, интересуется работой военных училищ, системами самолётов и вооружением Красной Армии…»

Казалось бы, все ясно: гитлеровцам накануне войны удалось внедрить своего агента на крупное оборонное предприятие, но его удалось вовремя выявить и разоблачить. За «контру» и шпионаж, да еще в суровых условиях военного времени, без лишних разговоров ставили к стенке. И потому ковровчане спустя почти два месяца в середине сентября были шокированы, когда «шпионка» Кох вернулась домой целая и невредимая, хотя и изрядно похудевшая и осунувшаяся…

Мария Карловна Кох была уроженкой Саратовской области, где немцы-колонисты, приглашенные в Россию императрицей Екатериной II осваивать обширные незаселенные территории, жили еще с XVIII столетия. Получив высшее образование, и в совершенстве владея немецким и русским языками, Кох, оказавшись в Коврове, устроилась на работу в библиотеку инструментального завода № 2, где занималась переводами немецкой технической литературы. Кроме того, будучи пианисткой, она подрабатывала музыкальным работником в детском саду железнодорожников станции Ковров. Мария Карловна проживала вместе с взрослым сыном, который часто приводил домой своих друзей-приятелей. Среди них были и дети одного из руководящих работников завода имени Киркижа Рем и Людмила Мирские. Молодежь проводила вечера на квартире Кохов в дружеских посиделках, а Мария Кох играла для них на пианино, аккомпанируя любителям пения и при танцах. Отношения были настолько дружескими и теплыми, что, уезжая на несколько дней в Москву, Рэм Мирский даже занял у «тети Маши» денег взаймы для нужных ему покупок в столице, не решаясь просить у своего высокопоставленного отца.

Именно этот Рем Мирский фактически и инициировал донос на  гражданку М. К. Кох. То ли долг отдавать не хотел (в срок не отдал, а когда Мария Карловна напомнила ему о долге, то «обиделся»), то ли просто подлецом оказался. Сам юнец доносить не стал (видно, даже для этого была кишка тонка). Он «пожаловался» своему отцу: мол, на квартире у Кох, с поощрения хозяйки, молодые люди пьянствуют, в карты играют, а еще непотребную литературу немка ребятам подсовывает… Кроме того, когда одного из приятелей Мирского собирались по конвейерному принципу принимать в комсомол, то Кох объясняла молодому человеку, что комсомол — не только значок на груди, но и требование быть образцовым во всем, и пока есть недостатки в поведении, то в комсомол лучше не вступать. Это было трактовано как пресловутая «контрреволюционная агитация». А еще 40-летняя женщина «провинилась» в том, что как-то в задушевной беседе с молодежью ударилась в воспоминания и рассказывала о своей молодости. А эта молодость пришлась на 1910-е годы — то есть на дореволюционное время. Воспоминания о молодости — всегда что-то светлое и хорошее. Однако у потенциального доносчика все это вылилось в формулировку: мол, восхваляла царский режим! А о том, что он задолжал Кох денег, Мирский-младший своему папаше не сказал.

Все рассказанное сыном бдительный Мирский-старший вполне серьезно изложил в своем заявлении (точнее, доносе) в НКВД, заодно добавив такую многозначительную деталь: Кох переписывается с бывшими воспитанниками и друзьями сына, поступившими в военные училища… Та действительно переписывалась с несколькими прежними детсадовцами, а ныне курсантами, в том числе летных училищ. Разумеется, спрашивала в письмах, как дела, как учеба? А в доносе это звучало так: интересуется работой военных училищ, системами самолетов и вооружением Красной Армии. Шпионка и есть!

Так как грянула Великая Отечественная, и вероятность наличия немецких шпионов была весьма велика (за несколько лет до того в Коврове выявили реальных агентов Абвера), то сотрудники Ковровского городского отдела НКВД проявили оперативность: задержали гражданку Кох и доставили ее в Иваново (тогда Ковров входил в состав Ивановской области).Там за нее уже взялись сотрудники областного управления того же наркомата.

Надо отдать им должное: в крайне тяжелой и нервной обстановке первых дней войны, сотрудники НКВД не стали гнать заведомо расстрельное дело и бодро рапортовать о пойманной шпионке. Все обстоятельно выяснили и во всем разобрались. А сделать это в те дни было вдвойне непросто. К тому же сестра Рэма Мирского Людмила тоже дала показания на обвиняемую: «Мария Кох в присутствии молодежи играла на рояле развратные песни и её развращала». «Разврат» выразился и в том, что сама курившая Кох предложила девушке… сигарету!

Было еще одно обвинение. После объявления о начале войны, Кох, оказывается, изменилась в лице. Доносчик писал: «как мне рассказывала моя жена, у Кох резко упало настроение и её лицо было совершенно другим, как это было у неё раньше». Какая тут была логика, понять трудно. Радоваться ей надо было что ли? Наверное, у всех после начала войны «резко упало настроение», разве лишь настоящие шпионы могли бы радоваться, да и то не показывая вида.

В итоге 12 сентября 1941 году начальник отделения УНКВД Ивановской области вынес официальное постановление «о прекращении следственного дела по обвинению Кох М.К.» В этом документе говорилось следующее:

«М.К. Кох арестована… Ковровским ГО НКГБ по подозрению в проведении шпионской деятельности. В предъявленном ей обвинении от 1 июля 1941 года инкриминировалось: группировка вокруг себя молодежи, воспитание ее в антисоветском духе и через эту молодежь, после того, как они разъехались в военные школы, сбор сведений о мощи Красной армии путем переписки».

В процессе же предварительного расследования было подтверждено, что у Кох в квартире часто собиралась молодежь и устраивала совместно с её сыном вечера, однако материалами следствия не доказано, что эти вечера носили антисоветский характер.

В отношении проведения шпионской деятельности Кох виновной себя не признала, а также в деле нет никаких материалов, которые позволили бы придание суду Кох.

На основании изложенного постановил:

«Следственное дело № 11607 дальнейшим производством, за отсутствием состава преступления, прекратить. Обвиняемую Кох из-под ареста освободить».

Так закончилась эта история, в корне разрушающая стереотипы о том, что «компетентные органы» при Сталине, да еще во время войны, мели всех под одну гребенку. Если не считать того, что Мария Карловна более двух с половиной месяцев провела в следственном изоляторе в состоянии жуткого стресса и полной неопределенности, то конец можно назвать вполне благополучным. А вот судьба доносчика и его великовозрастных детишек осталась неизвестной. За ложный донос сегодня они сами бы стали фигурантами уголовного дела. Но тогда все могли списать на излишнюю похвальную бдительность. Ведь Кох была немкой…